Загадочная Венеция – черные тайны жемчужины Адриатики

Для нас Венеция ассоциируется в первую очередь с карнавалами, «галантными празднествами», гондолами, баркаролами – в общем, чем-то радостным и воздушным. Между тем старинная Венеция была городом противоречивым.

КГБ по-итальянски

Так, помимо масок и карнавалов, Венеция породила самую совершенную для своего времени тайную полицию. Слежка за гражданами, шпионаж, перлюстрация писем – все это в Венецианской республике XIV—XVIII веков было отлажено до совершенства. А какая же тайная полиция без доносительства?

Чтобы покончить с самодеятельностью и анархией в таком важном вопросе и поставить дело взаимного шпионажа «на промышленные рельсы», власти Венеции (так называемый Совет Десяти) разместили в каждом квартале города ящики для доносов.

Украшались эти ящики головой льва, пасть которого и была отверстием, куда каждый желающий венецианец мог бросить донос на соседа или недруга. Посему эти ящики и получили название «уста льва» – bocca di leone (бокка ди леоне). Иногда вместо головы льва изображали злобный человеческий лик.

Несколько из таких ящиков для доносов сохранились до наших дней – как в Венеции, так и в городах, входивших в свое время в состав венецианской державы.

Кстати, современные итальянцы любят делать свои почтовые ящики под старинные bocca di leone. Так что сейчас в Венеции эти «львиные мордочки» можно встретить весьма часто. Вот такой специфический итальянский юмор.

Откуда пошло «гетто»?

В 1516 году римский папа потребовал изгнать всех евреев из Венеции. Жители Венеции уважали папу. Но также они прекрасно понимали, что столь радикальная мера сильно ударит по городской экономике.

Поэтому всемогущий Совет Десяти – высший орган власти в Венеции – принял компромиссное решение: поселить всех евреев на острове в районе, известном как Gheto Nuovo.

В переводе это название означало «новая плавильня» или «новая литейная». Так, наименование никому не известной венецианской литейной мастерской дало название одному из самых зловещих явлений мировой истории – «гетто».

Кстати, дома венецианского гетто были самые высокие в городе. Они достигали 8 этажей, что для XVI—XVIII веков считалось очень высоко. Причина этого банальна: границы гетто были жестко очерчены, а население росло. Оставался только один путь: дома должны были «расти вверх». Так появились высотные (по меркам того времени) здания. Сейчас их для пущей эффектности называют «венецианскими небоскребами». Но, конечно же, в старину такой термин не применялся. Это уже позднейшее словотворчество.

Как важны мосты…

На знаменитом мосту Риальто – визитной карточке Венеции – в старину располагался самый натуральный «дом терпимости».

В связи с этим сразу вспоминается не менее знаменитый Новый мост в Париже, про который в старину сложили шутливую примету. Мол, в какое время суток не пройдешь по Новому мосту, так непременно встретишь монаха, белую лошадь и женщину легкого поведения.

Возникает вопрос. Что там в старину на мостах – «медом, что ли, было намазано»? Почему «женщины свободных профессий» так любили именно эти инженерные конструкции?

Конечно, особой загадки здесь нет. Мосты – самые «проходные» места. Особенно в Венеции, которая вся стоит на островах. Вот жрицы любви эти мосты и оккупировали. Причем настолько плотно, что один из венецианских мостов до сих пор носит название Ponte delle Tette – «мост грудей».

Почему философа Руссо считали сумасшедшим?

Вообще, венецианские куртизанки в старину славились на всю Европу. Со всего света съезжались сюда мужчины, чтобы приобщиться к прелестям венецианской любви.

Современников потрясла история, которая произошла с известным французским философом Жан-Жаком Руссо (1712-1778). Приехав в Венецию, он посетил одну из знаменитых венецианских куртизанок. И (как рассказывал сам Руссо в своем автобиографическом романе «Исповедь») «залился слезами при мысли, что существо, так щедро одаренное природой, вынуждено торговать собой».

Учитывая нравы тогдашнего общества, эти откровения Руссо звучали дико. Во Франции все были шокированы поступком философа. А великий Вольтер (1694-1778) расценил этот фрагмент «Исповеди» как лучшее доказательство того, что Руссо сошел с ума.

Футуристы против Луны

Как можно не любить Венецию? А вот представьте – в начале XX века были такие люди. И были они не кем-нибудь, а чистокровными итальянцами. И не какими-то маргиналами, а самыми что ни на есть литераторами-интеллектуалами.

Стремление ко всему новому, современному сделало итальянских интеллигентов начала XX века злостными врагами Венеции – главного символа старой, «прошлой» Италии. Самый знаменитый поэт тогдашней Италии – Филиппо Маринетти – прямо называл Венецию -гниющим городом».

А поэты и художники рангом поменьше даже выпустили особый манифест, в котором писали: «Мы хотим подготовить рождение новой Венеции – индустриальной и военной. Заполним же грязные каналы обломками разваливающихся дворцов. Сожжем гондолы и спасем Венецию от ее продажного лунного света мебелированной гостиницы…»

Возникает закономерный вопрос: Луна-то им чем не угодила? А ведь итальянские поэты в те годы на все лады повторяли: -убьем лунный свет», «будь проклята Луна» и т. д. За что ж они так осерчали на единственный природный спутник Земли?

Дело в том, что для футуристов Луна была символом мечтательности, слащавого романтизма («прогулки под луной», «размышления у окна при лунном свете» и т. д.).

Пора с этим покончить! – заявляют поэты-футуристы. Наш век – это век скорости и механизмов. Это и надо воспевать. Давайте настроим зданий из бетона, стали и стекла, наполним их самыми изощренными механизмами, зальем всю землю вокруг них асфальтом. А вся эта «сентиментальная дрянь» – пусть «катится к черту»!

«И вместо сердца пламенный мотор…»

Что же воспевали итальянские поэты начала XX века. Мы выяснили, что Луну и лунный свет они и в грош не ставили. Что же тогда их вдохновляло?

Конечно же, авиация! Могучая техника, управляемая человеком, бросает вызов самой природе и пронзает воздушное пространство с огромной скоростью – такое явление не могло не восхищать поэтов-футуристов. И вот эпатажные итальянские поэты начинают на все лады воспевать авиацию.

«Выше, все выше» – такой призыв проходит красной нитью в их стихотворениях. Ничего не напоминает? Как это похоже на известный сталинский «Марш авиаторов»:

Все выше, и выше, и выше
Стремим мы полет наших птиц…

Кстати, у того же Маринепи («отца» футуризма) в одном из стихотворений описывается полет на аэроплане: как незаметно мотор самолета перемещается в грудь пилота. И сердце летчика становится мотором машины. Узнаете, опять же? «И вместо сердца – пламенный мотор». Вот откуда, оказывается, «растут ножки» советских авиамаршей!

Кубок Муссолини

Главный приз Венецианского кинофестиваля – «Золотой лев» – собственно «львом» стал в 1949 году. А вот в 1934-1942 годах главный приз Венецианского кинофестиваля назывался несколько иначе, а именно: «Кубок Муссолини»).

В 1934 году первым же кубком наградили – как ни странно – всю представленную на фестивале программу советского кино. В нее входили фильмы: «Гроза», «Окраина», «Москва смеется» (это «экспортное» название фильма Г. Александрова «Веселые ребята») и др. Хотя, казалось бы: там фашисты, а тут коммунисты – их злейшие враги. А вот тем не менее наградили.

Правда, потом, когда дуче стал явно клониться к союзу с Гитлером, советскому кино путь на фестиваль был закрыт. Но в 1934 году наши фильмы еще успели «проскочить». И даже получить престижный кубок.

А в следующий раз высший приз Венецианского фестиваля – это будет уже именно «Золотой лев» – отечественный кинематограф получит лишь через три десятилетия, в 1962 году (Андрей Тарковский за фильм «Иваново детство»).

Лев Толстой против!

Всем известна история «венецианского мавра» Отелло. Знаменитая трагедия Шекспира на эту тему считается общепризнанным шедевром английского драматурга.

Но – любопытный факт. Великий русский писатель Лев Толстой совершенно не признавал гениальности Шекспира. Более того, он считал, что старинные итальянские новеллы, которые легли в основу ряда шекспировских пьес («Ромео и Джульетта», «Отелло», «Венецианский купец» и т. д.), были на голову выше в своем первозданном виде, чем после «обработки» их пером великого англичанина.

Вот как, например, Толстой отзывался об «Отелло». Цитата:

«Так, в “Отелло” характеры гораздо менее естественны и живы, чем в итальянской новелле. У Шекспира Отелло одержим падучею болезнью, вследствие которой на сцене с ним делается припадок. Потом у Шекспира убийству Дездемоны предшествует странная клятва становящихся на колени Отелло и Яго. Все это исключительно напыщенно, неестественно и нарушает цельность характера. И всего этого нет в итальянской новелле…»

Приговор русского писателя суров:

«Помню то удивление, которое я испытал при первом чтении Шекспира. Я ожидал получить большое эстетическое наслаждение. Но, прочтя одно за другим считающиеся лучшими его произведения: “Короля Лира”, “Ромео и Юлию”, “Гамлета”, “Отелло”, я не только не испытал наслаждения, но почувствовал неотразимое отвращение, скуку и недоумение… Сочинения Шекспира не только не нравились мне, но были мне отвратительны».

Вот так вот. Гении – как скорпионы в банке. Не уживаются вместе…