Свердловский апокалипсис – загадочная эпидемия сибирской язвы

Когда началась эта горькая «потеха» с пандемией китайского коронавируса, казалось, через несколько недель всё забудется. Панический ажиотаж спадёт, и жизнь вернётся в прежнее русло. Но день ото дня ситуация становилась всё серьёзнее.

Сотни тысяч заразившихся, десятки тысяч погибших. Границы закрываются на карантин. Народ истерично скупает гречку и туалетную бумагу. Врачи под лозунгом «Я остаюсь на работе ради вас, останьтесь дома ради меня» призывают людей к добровольной самоизоляции. Но даже безумие познаётся в сравнении. Происходящее сегодня и рядом не стояло с тем, что пережили жители Свердловска в 1979 году. Уж они-то в полной мере прочувствовали, каков на самом деле страх перед непонятной смертельной болезнью.

Моровое поветрие

4 апреля 1979 года, за семь лет до злополучной аварии на Чернобыльской АЭС, в Свердловск пришла большая беда. Больницу №24 наводнили десятки людей, заразившиеся неизвестной болезнью. У всех наблюдались одинаковые симптомы – температура до 41°С, сильный озноб, надрывный кашель, слабость и тошнота. Людям становилось плохо буквально в одночасье: кого-то скорая забирала прямо с работы, кого-то передали на руки медикам обеспокоенные родственники, кого-то подбирали прямо на улице. Через несколько дней состояние больных резко ухудшилось. Первичные симптомы мгновенно перерастали в сильную боль в груди и затруднённое дыхание. Спустя три дня у заражённых начиналась кровавая рвота, тело покрывалось трупными пятнами, наступал шок и за ним – смерть. Мертвые и живые лежали в палатах вперемешку. Трупы выглядели ужасающе. Перепуганные родственники отказывались забирать тела. Некоторые просто кидали паспорта врачам на стол: дескать, «сами разбирайтесь, а нам своя жизнь дороже». К телам боялись подходить даже санитары. Чтобы перевести погибших в морг, главврач больницы №24 Маргарита Ильенко решилась на серьёзное должностное нарушение: подкупала дворников, сантехников, рабочих (кого бутылкой, кого деньгами), чтобы они прибрали мертвецов. Нарастала паника.

Врачи не представляли, с чем столкнулись. Даже ударные дозы лекарств никак не помогали. 24-я больница с терапевтическим корпусом на 100 пациентов оказалась попросту не готова к эпидемии подобного масштаба. Новоприбывших укладывали на кушетках и каталках прямо в коридорах, но места всё равно не хватало. Пришлось направлять поступивших в соседнюю больницу №20. Вскоре и там начали погибать люди. Врачи на грани паники начали подозревать токсическую пневмонию. К 5 апреля заражённых с теми же симптомами принимали уже три больницы. «Болезнь протекала с удивительной скоротечностью, — вспоминает Ильенко. – Даже за две-три минуты до смерти человек глядит на врача совершенно спокойно, словно ничего не чувствует, хотя все его тело (причем откуда-то из-за спины) уже покрывается характерными трупными пятнами. Вдруг у него рвота с кровью. И всё. Конец». Ежедневно уходило по 5-8 человек.

Потребовались дни, чтобы установить причину смертельной эпидемии. 10 апреля патологоанатом местной санитарно-эпидемиологической станции Фаина Абрамова официально подтвердила: население Свердловска выкашивает сибирская язва!

Как только страшный диагноз был озвучен, из Москвы прибыла экстренная комиссия во главе с академиком Петром Бургасовым. В инфекционном отделении больницы №40 развернули карантинную зону на 500 коек, куда свозили всех заболевших. Чтобы не раздувать и без того прогрессирующую панику, патологоанатомам приказано было в качестве причины смерти указывать сепсис (тяжёлое инфекционное воспаление) или пневмонию. В официальных документах тех лет сибирская язва проходила под кодовым названием «сепсис 002».

21 апреля началась массовая вакцинация населения. Домочадцам заражённых и медработникам дополнительно выдавали антибиотики. Одновременно проводилась масштабная дезинфекция всего Чкаловского района. Квартиры, где жили больные, обрабатывали хлорной известью.

Улицы и крыши домов промывали водой под высоким давлением из пожарных брандспойтов, в некоторых местах сняли асфальт и верхний слой грунта. С особым усердием санитарные работы велись в районе керамического завода и военного городка Свердловск-19.

12 июня в Свердловске зарегистрировали последнюю смерть от сибиреязвенной болезни. По самым скромным оценкам, эпидемия унесла жизни семи десятков человек. Если же верить местным жителям и врачам, тем, кто лично вписывал «сепсис» в свидетельства о смерти, счёт жертв шёл на тысячу. Официально подробности о сибирской трагедии советский народ узнал только год спустя – в 1980 году.

Корова отпущения

Вину за человеческие смерти свалили на… мясо. Впервые эта версия прозвучала спустя несколько дней после начала массовой госпитализации. И прозвучала,
скажем прямо, неубедительно.

В период с 10 по 13 апреля авторитетная московская комиссия обследовала местные животноводческие хозяйства, где держали коров и овец, и пришла к выводу, что к массовому заражению животных привела расконсервация старого могильника и добавление в корм костной муки, заражённой спорами сибирской язвы. Одновременно в локальных СМИ начали муссироваться настоятельные рекомендации не покупать мясо на рынках и с рук. На улицах расклеивали плакаты с изображением коровы и текстом: «Сибирская язва!» Но всесоюзного освещения свердловской эпидемии тогда удалось избежать.

Что касается более поздних документов, в них с подозрительной настойчивостью всплывали одни и те же-отсылки, цитаты и целые абзацы из упомянутой публикации 1980 года. Речь о статье профессоров И. С. Безденежных и В. Н. Никифорова «Эпидемиологический анализ заболеваний сибирской язвой в Свердловске», напечатанной в пятом номере «Журнала микробиологии, эпидемиологии и иммунобиологии». Издание, несомненно, авторитетное, да и профессионализм господ авторов не вызывает сомнений. А вот текст статьи наводит на навязчивые мысли о неладном.

Например, там встречается такое утверждение: «В марте-апреле заметно увеличился убой скота в индивидуальных хозяйствах, и мясо продавалось на окраинах города, в частном порядке». Какой здравомыслящий сельский житель будет массово забивать скот по весне? В деревнях скот забивают по осени, в отдельных случаях — зимой. Всё это делается из расчёта на то, чтобы и семью прокормить, и плодовитость стада сохранить. Мясокостная мука, которую заклеймили источником инфекции, производилась в одном месте – на Свердловском мясокомбинате. Окажись она зараженной, неминуемо случился бы повальный падеж скота во всей области, чего на самом деле не было. Допустим, животные действительно заболели, и, опасаясь убытков, крестьяне спешно принялись забивать скот. Но даже в этом случае объёмы поставок не смогли бы вызвать столь массового единовременного заражения. Основную долю снабжения города мясом обеспечивал совхоз «Кадниковский» Сысертского района, причём всю продукцию сопровождали необходимые документы, в том числе заключение ветеринаров, печати, справки и одобрение СЭС. Сомнительно, чтобы через все эти фильтры госконтроля смогли просочиться споры сибирской язвы.

Без сомнений, история с мясом – не что иное, как масштабная дезинформационная операция, развернутая компетентными службами для успокоения общественности в стране и мире. Настоящий источник заражения следует искать в другом месте.

Язва в мешке

Так уж получается: когда что-то пытаются утаить, всплывает уйма нестыковок. Если причина была в заражённом мясе, зачем драить крыши и снимать асфальт? Вряд ли суровые уральские мясники промышляли закланием коровок прямо на тротуарах и клумбах. Или взять хотя бы форму инфекции. Согласно официальным данным, у всех заражённых наблюдались одинаковые симптомы, указывающие на грипп или пневмонию, – температура, кашель, озноб, затруднённое дыхание, тяжёлая одышка, жидкость в лёгких. Не нужно быть доктором медицинских наук с полувековой практикой за плечами, чтобы понять: штамм поражал явно не органы ЖКТ и не мог быть передающейся через заражённое мясо желудочно-кишечной формой. А значит, кто-то в этой истории «стоит на асфальте в лыжи обутый». Бушевавшая в Свердловске сибирская язва явно была респираторного типа. Кстати, весьма редкого и чрезвычайно смертоносного. В былые времена смертность от него превышала 85%, в отличие от той же желудочно-кишечной формы, которая без должного лечения убивала каждого второго. Статистика смертей в больницах до установления истинной причины эпидемии также наталкивает на мысль о лёгочном штамме. Так зачем было устраивать всю эту официозную свистопляску с подтасованным диагнозом? Причины были, и веские.

Во-первых, в Советском Союзе в принципе не принято было распространяться о вспышках массовых заболеваний. Это было неотъемлемой частью мер по ликвидации эпидемий. Своеобразным «информационным карантином», призванным оградить потенциально опасный регион от повышенного внимания, а следовательно — обезопасить от наплыва любопытных носов, которые могут заразиться и вынести инфекцию за пределы закрытой зоны. Во-вторых, дойди слухи о разгуле смертоносной бактерии в потаённом сердце Страны Советов до заграничных ушей, это дало бы политическим противникам отличный повод обвинить СССР в нарушении положений Конвенции о биологическом оружии 1972 года. И в-третьих, повод для вышеуказанных обвинений был. В те годы бактериологическое оружие действительно разрабатывалось НПО «Биопрепарат». Государственную тайну надо было оберегать любой ценой, даже прослыв при этом нерадивыми дурачками.

Авария чернобыльских масштабов

Настоящую картину произошедшего удалось установить только десятилетия спустя. Никакого заражённого мяса на самом деле не было. Источником морового поветрия стала экспериментальная сверхсекретная биологическая лаборатория, расположенная в военном городке Свердловск-19 в том самом Чкаловском районе, что едва не вымер от мифической ядовитой говядины. А причиной – банальнейшая халатность, несовместимая с жизнью подобного рода учреждений.

В последнюю пятницу марта 1979 года производство оружейных спор сибирской язвы, вызывающих тяжёлые поражения дыхательных путей, было приостановлено. Один из сотрудников лаборатории снял для замены загрязнённый фильтр, предотвращающий выброс патогенного материала в атмосферу, о чём написал коллегам в записке: «Засорился фильтр, я его снял. Фильтр следует заменить». Вот только «бесценный» сотрудник не подумал, что до панибратских записок в военной лаборатории никому дела нет. Необходимо было оставить соответствующую пометку в журнале, чего он, разумеется, не сделал. Видимо, понадеялся на телепатические способности сменщиков, которые тех, поди ж ты, так не вовремя подвели. 2 апреля работы возобновили. Начальник следующей смены спокойно запустил оборудование и только несколько часов спустя обнаружил, что фильтра нет на месте. Ветром смертоносное облако разнесло в юго-восточном направлении, где располагались жилые районы. На фоне предшествовавших событий это было большой удачей. Если бы ветер дул в сторону города, последствия были бы куда серьёзнее.

Выяснить дополнительные подробности об инциденте помогло анонимное письмо, полученное сотрудником уральского отделения РАН Сергеем Парфеновым уже после распада СССР. Выброс был совсем небольшим. В пересчёте на общепонятную систему в атмосферу просочилось не больше четверти чайной ложки патогенного материала. Однако смертоносность боевой бактерии-франкенштейна была такова, что всего одна спора, попавшая на кожу или слизистые, могла привести к летальному исходу. По словам автора анонимки: «Пострадавший город столкнулся не с каким-то гибридом чумы, не с микстом, а с сибирской язвой особого штамма – палочкой с перфорированной оболочкой из другого, стрептомициноустойчивого штамма Б 29». На момент инцидента в непосредственной близости от злополучного фильтра стояли готовые большие ёмкости со спрессованной культурой.

Если бы что-то произошло с ними, в радиусе сотен километров не осталось бы ни одного живого позвоночного. Причём споры лабораторного штамма не боялись высоких температур и могли сохранять жизнеспособность в течение 200 лет. Что за это время могла сотворить с планетой возникшая на месте Свердловска зона бактериологического отчуждения, остаётся только догадываться.

Данные, предоставленные безымянным информатором, вызвали у академика Парфёнова немало сомнений, однако позже ту же версию подтвердил бывший начальник Особого отдела Уральского военного округа Андрей Миронюк, офицеры, служившие в Свердловске-19, и эксперт в области биологического оружия, бывший заместитель директора «Биопрепарата» Канатжан Алибеков, после развала Союза сбежавший в США. Все они, как под копирку, рассказывали одну и ту же историю.

Не виноватые мы

Сегодня никаких официальных документов о трагических событиях весны 1979-го уже не осталось. До конца 1990 года они хранились в архивах КГБ, после чего были безжалостно уничтожены за истечением срока хранения. По-видимому, у правды тоже есть срок годности. Теперь остаётся довольствоваться только разрозненными обрывками воспоминаний и противоречивых свидетельств.

Свердловская бактериологическая авария стала одной из тех страшных бед, которые удалось купировать и сохранить в относительном секрете. Хотя такая постановка вопроса не передаёт всей сути произошедшего. Здесь больше подойдёт формулировка «выдать одно за другое». Военные в начале 80-х годов (хотя и не говорили этого открыто) недвусмысленно намекали, что в смертях свердловчан виновата СЭС. Прозевала заразу в кормах, не проверила всё должным образом. А вот причастность военного городка к ЧП отрицали так рьяно, что доверия к горячим увещеваниям не осталось никакого.

По словам начальника Сектора военной эпидемиологии при Министерстве обороны СССР полковника А. Харченко: «Слухи, которые ходили по городу весной 1979 года о якобы имевшем место взрыве на территории нашего учреждения и выбросе во внешнюю среду возбудителя сибирской язвы, не имеют под собой реальной почвы. Прежде всего, никогда таких взрывов не было. В наших лабораториях просто нет веществ, материалов, процессов, которые бы могли привести к подобного рода катастрофе». И ведь не обманул. Взрыва тогда действительно не было. А вот тихий выброс был. Это доказывает и карта локализации инфицированных первого порядка, выстроившаяся строго по «розе ветров». Если в эпидемии и было виновато мясо, оно само летело по воздуху прямо во рты несчастным жертвам.