Суеверие в рядах бойцов Великой Отечественной войны

Считается, что больше всего в приметы верят актеры и спортсмены. К ним, пожалуй, можно приплюсовать студентов, хотя те, образно говоря, сезонные «верующие» — лишь на время сессии. А верили ли в приметы бойцы и командиры во время Великой Отечественной войны? Конечно верили! Поскольку все мы живые люди, а в суровых обстоятельствах войны чувства обостряются. Можно поверить даже в небывальщину, если хочешь остаться в живых.

«Не кличь беду…»

Поисковики жалуются, что на месте раскопок редко находят так называемые смертные медальоны, по которым можно было бы легко установить личные данные погибшего военнослужащего. Казалось бы, чего проще: заполни бумажный вкладыш и вставь его в черный эбонитовый футляр. Но многие бойцы считали, что, если заполнишь медальон, тебя обязательно настигнет пуля врага.

Впрочем, опасались не только этого. Существовало поверье, что нельзя брать что-либо из личных вещей убитого, надевать его одежду, занимать его койку. Нельзя было показывать на себе место чужого ранения. До сих пор в военной среде бытует традиция третий тост пить не чокаясь — за погибших товарищей.

Опасались бойцы и командиры перед боем рассуждать о смерти. Вот как об этом рассказывал мне Иван Петрович Панфилов. Он прошел всю войну. День Победы встретил под Берлином. Но еще много лет никому не рассказывал об одном из наиболее сложных периодов своей службы. В 1944-м он попал в штрафную роту. Знающие люди говорили, что штрафник больше трех суток живым не бывает. Панфилову удалось выжить.

Как-то к нему подсел один из штрафников. Его глаза слезились. Сказал: «Ваня, я чувствую, что меня завтра убьют и я больше не увижу жену и красавицу-дочурку. Души в них не чаял, как они будут без меня? Прошу тебя, напиши жене, что я погиб, вот адрес…»

Панфилов укоризненно сказал: «Не кличь ты беду раньше времени, не думай о смерти».

Он был опытным бойцом и знал: если кто-то как бы предчувствовал близкую гибель, прощался с товарищами, вручал письма родным и т. д., он будет убит в ближайшем бою. Солдаты старались не слушать такие рассказы и держаться от обреченного подальше, чтобы не притянуть смерть.

Разумеется, не удержался от вопроса: «Иван Петрович, а сами вы думали о смерти?» Фронтовик ответил так: «Знаете, это может показаться странным, но я не думал о том, что меня могут убить или ранить. Может, поэтому и выжил в этом аду?»

На следующий день роту бросили в бой. «Когда нам прислали подкрепление, в основном из разжалованных офицеров, стало понятно, что назревает серьезное дело. Так и оказалось: штрафникам предстояла разведка боем, или, как мы называли, “скотобойня”, для выявления огневых точек врага. В такие моменты людских жизней никто не считал». Уцелевших после того боя оказалось немного. Погиб и солдат, который подходил к Панфилову накануне боя.

Командир стрелковой роты Юрий Александрович Соколов весну 1942-го вспоминал так: «Под Ржевом место было гиблое. Немецкие летчики гонялись чуть ли не за каждым человеком, каждой повозкой, а потому с продуктами у нас было плоховато. Ели конину, а то и сухарик один на день. Помню, солдат один у нас пришел с дежурства и говорит: “Эх, есть так хочется, невмоготу, лучше уж убило бы, чем так”. Минуты не прошло, шальной пулей его наповал. Вот так намолил себе…”»

Не думал о смерти и Герой Советского Союза Константин Алексеевич Королев. Он всю войну был в пехоте. Начинал рядовым, позднее стал офицером, командовал ротой и батальоном. Сказал, что могли убить десятки раз. Контужен, трижды ранен. «О смерти не думал. Невзгоды и гибели так износили нервную систему, что появилось какое-то безразличие. Там как-то “дубеешь”, стынешь душой. И ты уже не ты, а кто-то иной. О том, что будет завтра, не думал. Жил минутой, часом, днем, тем, что здесь и сейчас».

«Не говорите мне: “Прощай!”»

Считается, что летчики — народ суеверный. Они не любят, например, черных кошек, женщин с пустыми ведрами. Перед уходом из дома в полет обязательно присядут на минутку. Выйдя за порог, не возвращаются.

О почетном гражданине Москвы, дважды Герое Советского Союза генерал-лейтенанте авиации в отставке Виталии Ивановиче Попкове, у которого в годы войны был необычный позывной «Маэстро», снят хороший фильм о летчиках на войне «В бой идут одни старики» с Леонидом Быковым в главной роли. Так вот Виталий Иванович рассказывал: «Основная примета была такая — если сон паршивый, то оставляли на земле. Один раз нарушил. Летчик, Герой Советского Союза, сказал: “Знаешь что, командир, такое предчувствие, что меня сегодня убьют”. Я на него накричал, мол, пока героем не был, рвался в бой, а сейчас уже и не надо. В общем, убили его».

О плохих снах вспомнил и дважды Герой Советского Союза, заслуженный военный летчик СССР, генерал-полковник авиации в отставке Михаил Петрович Одинцов. А еще о том, что среди авиаторов бытовали разные поверья: будешь прощаться с товарищами перед вылетом — не вернешься. Нельзя перед вылетом фотографироваться и никаких снимков на борт не брать. На машину, которая была подбита, не садись. Нельзя пинать колесо самолета, собирать цветы на летном поле, залезать в кабину с левой ноги. Слово «последний» говорить нельзя —только «крайний». Плохой приметой было воспользоваться попуткой, чтобы добраться до аэродрома перед вылетом.

Но рассказал фронтовик и о другом. Он летал на штурмовике Ил-2 под номером «13». В авиации к этой цифре отношение испокон веков особое. Многие считают, что с «чертовой дюжиной» добра не жди, и в некоторых авиаполках вместо этой цифры рисовали, например, чайку. Одинцов же уверял всех, что это его любимое число и приносит ему счастье, хотя Ил-2 с «несчастливым номером» на фюзеляже, если уж говорить откровенно, ему брать тоже не хотелось. Но случилось так, что в день распределения самолетов он оказался дежурным по части. Когда освободился и пришел на аэродром, то оставался только тринадцатый номер. Виду не подал, что расстроен. Махнул рукой: «Тринадцать так тринадцать — все равно. Может, меня и самолет не бог, а черти будут беречь». Потом даже грустил, когда приходилось после боя побитый «тринадцатый» ставить на ремонт и вылетать на другой машине.

А что касается запрета на фотографирование перед вылетом, то, как считается, он появился после того, как погиб герой Первой мировой войны Петр Николаевич Нестеров, который сфотографировался накануне полета и разбился.

А еще у летчиков-штурмовиков существовала «мода» надевать на боевые вылеты «счастливую» одежду. Герой Советского Союза Николай Пургин летал на задания в одной и той же, уже изрядно поношенной и порванной гимнастерке. К концу войны на его счету было 232 боевых вылета. Николай Иванович, генерал-майор авиации, заслуженный военный летчик СССР, умер в возрасте 84 лет. Дело, конечно, не в гимнастерке, а в таланте и умении прославленного летчика.

Спасительная молитва

У кого-то из бойцов были с собой иконки. Впрочем, это не афишировалось — время было такое. Лишь в последнее время о таких случаях начали рассказывать дети и внуки ветеранов. Актриса Ирина Муравьева вспоминает: «Когда мой папа уходил на фронт, бабушка в подкладку гимнастерки вшила молитву “Живые помощи”. Ее читают при бедствии и нападении врагов. Так папа вернулся с войны без единого ранения! Бабушкина молитва его сохранила». И от других ветеранов слышал, что порой начинали молиться даже те, кто считал себя закоренелыми атеистами. Один из фронтовиков сказал: «Сколько лет из нас выколачивали христианскую веру, рушили церкви, осмеивали Христа. А все равно не смогли вытравить естественную тягу русского человека к православию».

Кроме иконок, которые сотни лет считались охранительными талисманами, были и другие обереги — портсигары, кисеты, шарфики и носовые платки. Надежным талисманом считались письма родных. Считалось, что сила их любви способна отвести пулю. Вот что вспоминает ветеран Великой Отечественной войны Лев Николаевич Пушкарев: «Сам я суеверен не был, но с ними сталкивался. Какие были приметы? Чтобы тебя не убили на фронте, нужно было письмо или фотокарточку любимой носить у сердца. Тогда эта фотокарточка отводила пулю. Такой же силой обладало стихотворение “Жди меня” Симонова, но его нужно было обязательно переписать от руки и носить только у сердца».

И была на войне общая примета, которую еще можно назвать солдатским поверьем: вражеская бомба два раза в одну воронку не попадает. «Попадает, — сказал мне бывший комбат Королев. — Тот, кто побывал под бомбежкой, когда сотня-другая самолетов застилает небо, знает: и такие случаи бывали в огневых передрягах той страшной войны».