Почему Сталин запер Мао Цзэдуна на даче?

В отношениях России и Китая случались разные периоды – от конфронтации до сдержанной дружбы. Наиболее тесный союз держав, как полагают многие, имел место с 1949-го по 1953 год, при Иосифе Сталине и Мао Цзэдуне, идеология которых мало чем отличалась. Однако реальные отношения двух диктаторов были противоречивы. Мао Цзэдун сравнивал их с отношениями «отца и сына», и вместе с тем «кошки и мышки». Особенно ярко это проявилось во время первого визита Мао в СССР в 1949 году.

После Второй мировой войны поездка председателя ЦК КПК в Москву была запланирована на 1947 год, но за два года откладывалась несколько раз. Объясняя причины очередного переноса сроков, Мао подчеркнуто скромно спрашивал у Сталина: «Можно ли так поступить?» Тем временем вождь китайских коммунистов переживал свой звездный час. После разгрома войск Гоминьдана 1 октября 1949 года была провозглашена Китайская Народная Республика. Вскоре после этого Сталин пригласил Мао в Москву. Но это не было «полноценным» государственным визитом. Внешне дело выглядело так, как будто Мао приехал поздравить Сталина с 70-летием.

На день рождения

Мао Цзэдун проделал долгий путь на поезде по Транссибу от станции Отпор до Москвы. 16 декабря 1949 года китайский вождь вышел из вагона на Ярославском вокзале. Тем же вечером он был приглашен в Екатерининский зал Кремля, где Сталин представил лидера КПК всему составу Политбюро.

Вероятно, Мао рассчитывал, что Сталин оценит его заслуги перед мировым коммунистическим движением и открытый разрыв с западными странами. Однако московскому юбиляру «лучший сын китайского народа» был нужен лишь как почетный гость. Как когда-то Индия для британской королевы, Китай выглядел главной жемчужиной в «короне» красной империи, выстроенной «отцом народов». Гражданская война с Гоминьданом заканчивалась, и ни у кого не было сомнений, что 500 миллионов жителей Поднебесной будут строить коммунизм вместе с народами СССР и Восточной Европы. Без Сталина, передавшего коммунистам вооружение и промышленные базы Маньчжурии, Мао не смог бы покорить Китай. Сам он в ту пору признавал ведущее значение СССР в мире: «Мы являемся составной частью антиимпериалистического фронта, возглавляемого Советским Союзом», – говорил председатель в одной из своих речей перед китайцами.

21 декабря именно Мао Цзэдуну доверили первым выступить с речью на чествованиях Иосифа Сталина в Большом театре. Повторяя штампы «культа личности», китайский гость назвал вождя СССР «учителем и вождем трудящихся всего мира». Сталин посадил Мао по правую руку от себя. Учитывая, что Иосиф Виссарионович когда-то учился в семинарии, в этом угадывалась ветхозаветная символика.

Загородный пленник

24 декабря Сталин вновь встретился с Мао, но серьезного разговора не получилось. Вероятно, китайский лидер надеялся на обстоятельную беседу, когда улягутся юбилейные и новогодние торжества. Но советская сторона почти месяц не. допускала Мао к Сталину. Большую часть времени китайский вождь проводил без дела на правительственной загородной даче №2 «Заречье». Праздновать свой день рождения 26 декабря Мао Цзэдуну пришлось исключительно в кругу приехавших с ним из Китая помощников. До Сталина ему дозвониться не удавалось.

Мао нервничал, понимая, что в СССР его в любой момент могут убить или арестовать. В руководстве КПК Сталин мог заменить Мао кем угодно. На Западе ходили слухи о том, что вождь видит в своем госте «китайского Тито». Пример лидера Югославии, который в одночасье сделался для советской пропаганды «фашистом» и «антисоветской моськой», показывал, какие рычаги имеет Кремль для расправы над «вассалами». И основания беспокоиться у Мао действительно были.

«Сталин нас подозревал, у него над нами стоял вопросительный знак», – вспоминал председатель КНР. Сталина беспокоили «крестьянские взгляды» Мао и его «пещерный марксизм». Работавший в 1920-х годах в Китае главред Совинформбюро Михаил Бородин докладывал «отцу народов» о «непомерном апломбе» китайского лидера и о его недооценке роли пролетариата.

Сталин долго «томил» Мао, испытывая его на прочность. Вероятно, он надеялся, что обиженный гость открыто выразит ему неприязнь. Такая практика была характерна для Сталина – с той же целью он часто «накачивал» собеседников алкоголем.

Наконец, 22 января 1950 года стороны приступили к содержательным переговорам. Беседы велись в Кремле и на ближней даче в Кунцево. Несмотря на обиду, после месячного заточения Мао как будто смирился с положением «младшего брата». Он был вынужден просить о принятии в сферу советского влияния. Армия Китая еще была несравнима по мощи с советской. А кроме того, совсем недавно, в августе 1949 года, СССР испытал атомную бомбу, заявив о себе как о втором «ядерном полюсе» холодной войны.

На вторых ролях

Перед основателем «красной императорской династии» Пекина стояло большое количество проблем, которые он надеялся решить с помощью СССР. Первым делом Мао рассчитывал найти в Москве союзника против Тайваня, куда эвакуировался генералиссимус Чан Кайши. Также под контролем Гоминьдана еще оставались юго-западные провинции на континенте и две трети острова Хайнань. Формально между СССР и националистическим правительством Китайской Республики действовал 30-летний союзнический договор. Сталин согласился заменить его новым Договором о дружбе, союзе и взаимной помощи – уже между СССР и КНР Этот документ был подписан 14 февраля 1950 года после долгих колебаний Сталина. Дело в том, что новый договор с Китаем шел вразрез с Ялтинскими соглашениями союзников по антигитлеровской коалиции. Однако после Фултонской речи Черчилля мир уже настолько изменился, что советский вождь решился пренебречь Ялтой. Новый договор был куда выгодней для китайской стороны в плане имущественных прав.

Но на прямую военную поддержку китайских коммунистов «отец народов» не пошел. И дело было даже не в предательстве Гоминьдана, с которым Советский Союз прежде сотрудничал. Чан Кайши и так считал захват Китая коммунистами делом рук Москвы, о чем написал впоследствии объемную книгу.

Сталин отошел «в сторону» из-за опасения вмешательства США. В Вашингтоне поговаривали об оказании помощи режиму Чан Кайши – вчерашнему союзнику в войне с Японией. Но в итоге Белый дом склонился к невмешательству. 5 января 1950 года президент Гарри Трумэн заявил, что Соединенные Штаты не дадут втянуть себя в китайскую гражданскую войну. На этом фоне Сталин решил ответить симметрично. Он резонно полагал, что войска Мао сумеют закончить войну самостоятельно. Проблема «отколовшегося» Тайваня его мало волновала. Сталин, по словам китаеведа Александра Панцова, готов был даже оставить за Гоминьданом все провинции к югу от Янцзы.

Не меньше значила для Мао тема экономики. Он рассматривал советский опыт индустриализации как пример для подражания. На тот момент советская экономика еще не перешла в стадию стагнации, а проблемы можно было списать на трудности послевоенного периода. Поэтому в экономических вопросах Мао оставался «правоверным» сталинистом. Желая провести модернизацию в короткие сроки, он надеялся на экономическое сотрудничество и помощь советских специалистов. Однако Сталин ограничил поддержку. В Синьцзяне и Даляне СССР и Китай создавали совместные предприятия с 50%-ной долей каждого государства. Аналогичное соглашение было заключено по Китайско-Чаньчунской железной дороге. До 1955 года сохранялась советская военно-морская база в Порт-Артуре. СССР получал эксклюзивный доступ к сырьевым ресурсам Синьцзяна и Маньчжурии. Лишь кредит в 300 миллионов долларов, на который Мао рассчитывал, он без оговорок получил по соглашению от 14 февраля.

Степень зависимости политики Мао от советской показывает позиция КПК даже в чисто научных вопросах. Так, из учебников средних школ Китая в 1949 году было вычеркнуто «реакционное» менделевское учение о генетике. Вместо него преподавалась лженаучная теория академика Трофима Лысенко («мичуринская биология»). Но китайские партийные лидеры, ученые и экономисты, стоя на тех же теоретических позициях, что их советские коллеги, оказались еще менее компетентны. Впоследствии это обернулась «большим скачком» Мао Цзэдуна, безумным истреблением воробьев и гибелью от голода десятков миллионов человек.

Два медведя в одной берлоге

Вероятно, Мао Цзэдун всегда имел какие-то виды на советскую территорию. Расска-зывают, что, проезжая мимо Байкала, китайский вождь отказался выходить из поезда на станции. Он сказал, что в этих местах «пас стада пастух Сичэнь Су У». Мао имел в виду события I века, изложенные в древнекитайских хрониках. Председатель компартии намекал, что Прибайкалье (а может быть, и вся Сибирь) были «незаконно» захвачены русскими.

Однако открытые претензии Пекина на территорию СССР были еще в отдаленном будущем. На приемах у Сталина Мао Цзэдун ни о чем подобном не заикался. Во-первых, он выступал как «проситель». А во-вторых, даже сам Китай еще не был под полным контролем коммунистов. После завершения военного конфликта с Чан Кайши следующим на очереди стоял вопрос о Тибете. И здесь Мао не меньше нуждался в поддержке Москвы. Сталин согласился, что «тибетцев надо взять в руки». Для будущего завоевания нагорья в Китае должен был остаться советский авиаполк.

Все это объясняет, почему в строчках песни «Сталин и Мао слушают нас» китайский лидер стоял на втором месте. На тот момент «неравноправная» дружба с Советской Россией вполне устраивала Китай. Впрочем, эта ситуация, скорее всего, воспринималась Мао Цзэдуном как временная.

Преклонный возраст Сталина давал о себе знать, поэтому более молодой и амбициозный Мао уже примерял «корону» лидера мирового коммунистического движения. Сам Сталин прекрасно понимал, к чему идет дело. Поэтому уже с 1948 года он постоянно притормаживал Мао Цзэдуна в его стремлении как можно скорее сделать из Китая копию Советского Союза.

Как будто забывая о своей внутренней политике, Сталин настаивал, что китайское правительство должно быть не однопартийным, а «демократическим», коалиционным, с участием разных политических сил. Отчасти в этом читалась предусмотрительность советского вождя. Слишком резкие перемены в аграрной традиционалистической стране легко могли «опрокинуть» власть КПК. Поэтому Сталин просил Мао в первое время не трогать «национальную буржуазию».

Но наряду с этим Сталин явно опасался установления в Китае коммунистической диктатуры. Слишком сильный единоличный лидер огромной восточной страны казался ему прямым конкурентом в борьбе за власть и влияние в мире. И здесь пресловутая «рабочая солидарность» отходила на второй план. Обвиняя «капиталистов» в разжигании международных кризисов и войн, коммунистические вожди на практике оказались такими же «смутьянами». Вопреки теориям Ленина, «империализм» никуда не делся из международных отношений после социалистических революций. Напротив, концентрация огромных ресурсов в руках коммунистических вождей привела к опасному соперничеству между ними. Эта реальность способствовала моральному краху коммунистического движения во второй половине XX века. Как знатоки и практики политических игр, Сталин и Мао понимали двусмысленность своих позиций. Отвергнуть
коммунистический Китай Сталин не мог – это значило бы бросить КПК «в объятия» Соединенных Штатов.

До поры до времени поведение «выдрессированного» Мао полностью устраивало Сталина. Именно поэтому вечером 14 февраля 1950 года Сталин появился с бутылкой вина на банкете в гостинице «Метрополь», чтобы почтить «дорогого гостя». 16 февраля советский генералиссимус дал «прощальный» обед в честь Мао. А 17 февраля перед отправлением с перрона вождь КПК заявил на московском вокзале о «непоколебимом сплочении» советского и китайского народов. Мао пообещал, что это приведет «к победе справедливости и мира во всем мире».

«Отец народов» удовлетворился тем, что при его жизни Мао Цзэдун вряд ли посмеет посягнуть на гегемонию Кремля в мировом коммунистическом движении. О том, какой станет политическая конфигурация внутри соцлагеря в будущем, Сталин, по-видимому, просто не хотел думать, придерживаясь старого принципа двора Людовика XV: «После нас хоть потоп».