Константин Циолковский: чудак и безумец опередивший свое время

В наше время старт космической ракеты — явление совершенно обыденное. Сегодня даже трудно представить, что всего 100 лет назад люди лишь мечтали о полетах в космос. Первым, кто доказал возможность освоения космоса человеком, стал скромный учитель из Калуги Константин Эдуардович Циолковский.

Темные дни

Будущий основатель космонавтики родился в селе Ижевском Рязанской губернии 5 сентября 1857 года в семье Эдуарда Игнатьевича Циолковского, принадлежащего к старинному польскому роду, и Марии Ивановны Юмашевой, имевшей татарские корни. Жизнь ребенка протекала беззаботно. Мать много занималась с детьми, научила юного Костю читать и писать, познакомила с азами арифметики. В 9 лет мальчик заболел скарлатиной, потерял слух, и для него наступило время, которое он называл «самым грустным, самым темным в жизни». И без того застенчивый и стеснительный, Костя окончательно замкнулся в себе. В 1869 году он поступил в Вятскую мужскую гимназию. Но мальчик не отличался особыми талантами, к тому же глухота сильно мешала учебе.

За шалости и неуспеваемость Костя часто попадал в карцер. В 1870-м новый удар — умерла мать. Мальчик стал учиться еще хуже, и через год его отчислили из гимназии с характеристикой «для поступления в техническое училище». Но Циолковский предпочел заняться самообразованием, Кроме книг, подросток страстно увлекся конструированием: самостоятельно смастерил астролябию, токарный станок, самодвижущиеся коляски и локомотивы. Отец решил, что у сына недюжинные технические способности, дал денег и отправил в Москву поступать в Высшее техническое училище (сейчас МГТУ им. Баумана). По непонятной причине Константин в училище так и не поступил. Он снял угол у прачки и, живя на хлебе и воде (отец присылал 10-15 рублей в месяц, которых едва хватало), стал заниматься самостоятельно. Он ежедневно посещал бесплатную Чертковскую публичную библиотеку, где обнаружил покровителя — основоположника русского космизма Николая Федорова. Однако жизнь в Москве оказалась не по карману, и Константин вынужден был вернуться в Вятку. Там он занялся частным репетиторством, а все свободное время по-прежнему проводил в городской библиотеке. В 1880 году Циолковский сдал экзамен на звание учителя народных училищ.

В трудах праведных

В жизни Циолковского открылась новая страница: по назначению Министерства просвещения он отправился в Боровск, чтобы получить свою первую государственную должность. По указанию местных жителей поселился у одного вдовца с дочерью, живших на окраине города. «Дали две комнаты и стол из супа и каши, — писал Циолковский. — Был доволен и жил тут долго. Хозяин — человек прекрасный, но жестоко выпивал. Мы часто беседовали за чаем, обедом или ужином с его дочерью… Пора было жениться, и я женился на ней без любви, надеясь, что такая жена не будет мною вертеть, будет работать и не помешает мне делать то же. Эта надежда вполне оправдалась…

До брака и после него я не знал ни одной женщины, кроме жены. Мне совестно интимничать, но не могу же я лгать». Впрочем, последнее, «интимное», обстоятельство нисколько не удивляет: всю жизнь на первом месте у Циолковского была наука. Не имея средств на покупку приборов и материалов, все необходимое для опытов он делал собственными руками. Это требовало денег, и немалых! А ведь Циолковский получал скромное учительское жалованье. К тому же семья со временем сильно разрослась: семь детей не шутка. Нетрудно представить, насколько тяжело приходилось жене Циолковского Варваре Евграфовне сводить концы с концами. «Были маленькие семейные сцены и ссоры, но я сознавал себя всегда виновным и просил прощения. Так мир восстанавливался. Преобладали все же работы: я писал, вычислял, паял, стругал, плавил и прочее. Делал хорошие поршневые воздушные насосы, паровые машины и разные опыты». В доме Циолковских постоянно что-то происходило: сверкали электрические молнии, гремели громы, плясали бумажные куклы, звенели колокольчики, Обыватели не успевали следить за причудами учителя: то он ночь напролет рассматривал в трубу звездное небо, то запускал фейерверки, то строил подземный туннель. В общем, обеспечивал жителей Боровска если не хлебом, то зрелищами. Циолковский знал, что слывет в городе чудаком, но это его мало трогало, куда больше волновала наука. Иногда на этом пути его подстерегали большие неудачи. Так, Циолковский разработал основы кинетической теории газов и отослал работу в Русское физико-химическое общество в Петербурге. Ответ поразил его: кинетическая теория газов открыта… 25 лет назад!

Опережая время

В 1892 году его перевели учителем в Калугу — город, где Циолковский пережил немало радостных и горьких минут. Судьба не особо жаловала гения: только две дочери пережили отца. В 1902-м сын Игнатий покончил жизнь самоубийством. В 1908 году во время сильного наводнения дом Циолковских затопило. Серьезно пострадало имущество, но больше Константина Эдуардовича подкосило другое: большинство приборов и приспособлений были выведены из строя, утеряны уникальные расчеты. Многое пришлось начинать заново. Долгое время ученый работал, что называется, на голом энтузиазме. За все свои труды от Императорской академии наук он получил всего 470 рублей. Капля в море! Его деятельность не находила понимания среди специалистов, его работы оставались для коллег неизвестными. И все-таки именно он считается отцом космонавтики. Космические полеты и дирижаблестроение — вот проблемы, которыми он занимался всю жизнь. Но разработки Циолковского настолько опережали время, что современники не готовы были их понять и оценить по достоинству. В воздух только-только начинали подниматься первые примитивные самолетики, а Циолковский уже подсчитывал, сколько нужно топлива ракете, чтобы оторваться от Земли и преодолеть атмосферу.

Ему удалось вывести формулу, которой специалисты пользуются и поныне. Он первый додумался до идеи многоступенчатого межпланетного корабля и, не имея практически никаких приборов, рассчитал оптимальную высоту для полета вокруг Земли: именно на этих высотах и летают сейчас космические корабли. Он рекомендовал отправляться в космическое путешествие в «особых одеждах, заключающих аппараты для дыхания, или в самих жилищах, оторванных от общей их массы». Иными словами, в ракетных капсулах.

Циолковский отличался повышенным честолюбием. Он справедливо считал себя гением и посылал в Москву и Петербург, где сосредоточилась все тогдашняя научная элита, работу за работой. Но заочное общение с корифеями не сложилось. Ученые не пускали его в свои ряды: они не снисходили даже до переписки с чудаком из Калуги. Так, однажды Циолковский отправил «Отчет об опытах по сопротивлению воздуха» профессору Н. Е. Жуковскому — признанному светилу в области аэродинамики. Ответа не последовало. Тогда он выслал второй и- последний из оставшихся экземпляров. Но и на это послание он не получил ответа. «Отчет» был извлечен из архивов и опубликован только через 50 лет, когда Циолковский был уже признанным ученым. И подобные истории с работами калужского гения происходили неоднократно.

«Грустно и больно думать о том, что даже крупнейшие люди обладают такими жалкими слабостями, которые обычно присущи людям мелким и ничтожным, — писал Константин Эдуардович. — Только долгие годы могли убедить меня в том, что профессор Жуковский одной из своих задач ставил искоренение моего имени из научной прессы путем заговора молчания…»

Многостаночник

Сфера интересов ученого была чрезвычайно широкой. Циолковский предвидел создание лазера, изобретение «счетно-решающей машины», проникновение математики во все области знания. Он интересовался строением атома, когда об этом еще никто не задумывался. Предвидел: «Наш атом так же сложен, как планета или солнце…» Еще не появилась астроботаника, об опытах по синтезу сложных органических молекул в условиях космоса никто и не помышлял, а калужский самоучка отстаивал идею разнообразия форм жизни во Вселенной. На других планетах, убеждал ученый, тоже возможна жизнь. Он верил в то, что человек сумеет заселить космос. «Земля — это колыбель разума, и нельзя вечно жить в колыбели», — настаивал он. Человек должен преодолеть земное тяготение и полностью освоить Солнечную систему. На меньшее он не готов был согласиться.