Как в языках народов возникает название того или иного цвета?

У видных государственных деятелей тоже бывают хобби. Знаменитый английский политик XIX века Уильям Гладстон, четырежды занимавший пост премьер-министра, помимо государственных дел изучал еще и поэмы Гомера. В 1858 году он опубликовал трехтомный труд «Гомер и его время», общим объемом больше 1700 страниц. И где-то в конце третьего тома высказал интересное наблюдение: у Гомера, столь щедрого на сочные детали и пышные прилагательные, очень редко упоминаются цвета предметов (кроме черного и белого). Причем там, где поэт всё-таки называет цвет, это часто выглядит странно. Мед у него может быть назван «зеленым», овцы – «фиолетовыми», а море – «виноцветным», и тем же словом в другом месте обозначена масть быков.

ДРЕВНИЕ «ДАЛЬТОНИКИ»

Чтобы как-то объяснить эту странность, Гладстон предположил, что в глубокой древности люди видели мир словно в черно-белом изображении, и лишь по мере развития цивилизации у людей появилась способность видеть цвета. Этот вывод многих рассмешил, других возмутил. Гладстону возражали, что поэт имеет право на поэтическую вольность, напоминали, что, согласно легенде, Гомер был слепым, изобретали ситуации, когда море может выглядеть, как вино… Но в 1867 году филолог из Германии Лазарус Гейгер обнаружил такие же странности с обозначением цвета в других древних текстах, в Библии и в Ведах – древнейших индийских священных текстах, появившихся в XIV-V веках до нашей эры.

Некоторые следы той же «цветовой слепоты» Гейгер нашел даже в Коране и исландских сагах. Эти исследования позволили Гейгеру установить порядок, в котором разные народы приобретали чувствительность к цветам спектра: первым (после черного и белого, точнее – «темного» и «светлого») всегда появлялся красный, за ним – желтый, потом – зеленый и последним – синий.

Таким образом, странная «цветовая слепота» оказалась не индивидуальным дефектом Гомера и даже не особенностью древнегреческой культуры, а универсальной чертой всех древних народов. Гейгер счел, что наиболее правдоподобным объяснением этого удивительного факта является гипотеза Гладстона: древние люди не различали цветов, способность видеть всевозможные краски развилась позднее. Правда, Гейгер допускал и другое объяснение: развивался не глаз, а язык, не цветовое зрение, а набор слов, обозначавших цвета. Немецкий ученый собирался исследовать этот вопрос, но не успел: всего через три года после обнародования своего открытия он неожиданно умер.

А в 1877 году офтальмолог из силезского города Бреслау Гуго Магнус выпустил солидную книгу, в которой уже со всей определенностью утверждал: способность различать цвета появилась у людей лишь в историческое время. Он даже объяснил, почему красный цвет люди начали различать первым, а синий – последним: все дело, мол, в том, что красные световые лучи – самые «горячие», а синие – самые «холодные».

Правда, многие исследователи сообразили: но ведь еще и сейчас в мире живет немало народов, не ступивших на путь цивилизации! Ну-ка давайте проверим, как у них с различением цветов!

ЯЗЫК, А НЕ ГЛАЗА

Оказалось, что у всех исследованных народов «цветовые» слова ведут себя точно по Гейгеру! Если какой-то язык знал всего один цвет, кроме черного и белого (как, например чукотский), то это непременно был красный. Если добавляется еще один цвет, то это желтый (как у аборигенов индонезийского острова Ниас), за ним следует зеленый. А народов, не имеющих специального слова для синего цвета (в этом случае синие предметы иногда назывались «зелеными», но чаще – «черными»), в мире оказалось великое множество.

Однако если туземцам показывали моток цветных ниток и просили выбрать такой же из нескольких десятков мотков самых разных цветов и оттенков, то оказывалось, что любые «дикари» различают все цвета и оттенки ничуть не хуже европейцев. В мире не нашлось ни одного народа с «цветовой слепотой»! Это доказывало, что древние люди видели все цвета, а отличие их «цветового словаря» от нашего связано не с эволюцией зрения, а… с развитием языка.

Казалось бы, вопрос решен. Но теория «цветовой слепоты» оставалась господствующей до самого конца XIX века. Порой даже те антропологи и этнографы, которые сами изучали отдаленные племена, не могли поверить, что люди ясно видят сияющую голубизну неба, и называют его «черным»!

СИНИЙ ИЛИ ЗЕЛЕНЫЙ?

В 1969 году американцы Брент Берлин и Пол Кей опубликовали результаты своих исследований «цветовых» слов во множестве разных языков. Ученые установили, что хотя границы между соседними цветами разные народы проводят по-разному, сами цвета, называемые специальными словами, распределены по спектру не как попало. Носители самых разных языков, когда их просили выбрать самый лучший, самый чистый образец какого-то цвета, для которого в их языке есть отдельное слово, почти всегда выбирали оттенки, которые и европейцу кажутся «чистыми», а не переходными.

Самыми показательными в этом отношении были ответы индейцев майя, говорящих на языке цельталь. В нем зеленый и синий цвета именуются одним словом – «яш». Логично было бы ожидать, что если индейца попросить выбрать самый чистый и беспримесный образец «яш», он выберет какой-то промежуточный цвет, например бирюзовый.

Но из сорока опрошенных этого не сделал никто. Большинство выбрали несомненный зеленый, меньшинство – тот или иной вариант чистого синего. Берлин и Кей сделали вывод что в человеческом восприятии цвета есть выделенные тона – «фокусы», которые мы воспринимаем как «самые правильные» образцы того или иного цвета. Именно они чаще всего и получают в языке отдельные названия, которыми потом именуют всю область цветового оттенка. То есть наша зрительная система как бы рекомендует языку какие оттенки достойны отдельных имен. И обычно языки следуют этим рекомендациям – но порой проявляют своенравность. Так, среди прочих нашелся язык, называющий одним словом светло-желтый, светло-зеленый и голубой тона. Исследования американских ученых подтвердили и правильность наблюдения Гейгера: почти во всех языках «цветовые» слова появляются в одном и том же порядке – от красного к синему. Но почему? Ученые искали причину то в хозяйственной деятельности людей (красный – цвет крови, слово для него нужно было еще первобытным охотникам; слова для зеленого и желтого понадобились ранним земледельцам), то в особенностях светочувствительных клеток нашего глаза. Но все эти ответы были малоубедительны.

ЗАГАДКА ГЕЙГЕРА

Наконец, в 2007 году, всё тот же Пол Кей вместе с двумя другими исследователями – Терри Реджиром и Навином Хетарпалом – предложил новый подход к этой загадке. Они взяли стандартную панель оттенков – таблицу из 40 строк и 8 столбцов. Каждая строка – это спектр включающий цвета от красного до фиолетового, а столбцы отображают переход от светлого к темному: в каждом столбце верхняя ячейка почти белая, нижняя – почти черная. Кей и его коллеги составили компьютерную программу, задачей которой было разделить это пространство на определенное число частей так, чтобы «основной» цвет каждой из частей наиболее ярко отличался от цветов двух других.

Ответом программы стала последовательность Гейгера. Если поле цветов надо было разделить на три категории, это были черный, белый и красный. При делении на четыре добавлялся желтый, на пять – зеленый и на шесть – синий. Понятно, что на работу программы не влияли ни хозяйственные нужды людей, ни особенности их глаз. Получается, что присваивая название тому или иному цвету, древние люди просто делили всё цветовое пространство оптимальным образом и делали это не хуже компьютера!

Впрочем, вопрос о соотношении слова и цвета еще не закрыт. Например в 2008 году группа американских ученых поставила такой эксперимент: на экране компьютера появлялись три синих квадрата – один вверху и два внизу. Испытуемому надо было определить, цвет какого из нижних квадратов точно совпадает с цветом верхнего, и нажать соответственно правую или левую кнопку. А исследователи регистрировали время реакции.

Оказалось, что у обычных американцев это время зависит только от того, насколько сильно отличаются «правильный» и «неправильный» оттенки – чем больше была разница, тем быстрее они нажимали нужную кнопку. А вот у тех испытуемых, чьи родным языком был русский (даже если они, живя в США, давно на нем не говорили), на время реакции влияло еще и то, можно ли цвет одного из квадратов назвать «голубым» (как известно, в английском языке нет отдельного слова для голубого цвета – он, как и синий, называется blue). Если «правильный» квадрат был чисто синий, а «неправильный» – голубой, испытуемые нажимали на кнопку быстрее, чем в случаях, когда оба квадрата были окрашены в разные оттенки чисто синего. Выходит, наличие в родном языке отдельного слова всё-таки связано со способностью различать называемый им цвет. Правда, совсем не так, как это предполагали Гладстон, Гейгер и Магнус: оно всего лишь позволяет узнавать его чуточку быстрее.