Искусство с молотка: как продавали сокровища Эрмитажа

Всемирно известная художественная коллекция петербургского Эрмитажа до 1917 года являлась собственностью российской императорской семьи. Но уже в 1852 году она стала доступной для публики, после открытия «Нового Эрмитажа». Входящие в неё бесценные с точки зрения искусствоведов экспонаты имели вполне определённую и немалую коммерческую стоимость. Последнее обстоятельство со временем роковым образом отразилось на судьбе некоторых из них — они безвозвратно покинули Россию…

Не от хорошей жизни

Пришедшие к власти большевики сразу же предприняли попытки начать торговлю национализированными богатствами. В качестве оправдания подобных действий выставлялись самые гуманные цели — получение средств для спасения голодающих, а позже — для создания национальной индустрии. Действительно, разорённая революциями и войнами страна была в полном упадке. Впереди ещё ждало возведение Магнитки, Уралмаша, Днепрогэса и другие великие свершения.

Поначалу новоявленные торговцы искусством не слишком преуспели в этом пока ещё новом для них деле. Официальная продажа экспроприированных предметов искусства была чревата судебными исками, поэтому первые опыты напоминали скорее мелкорозничную торговлю антикваром, в ходе которой прибегали к услугам посредников, как правило, представителей Коминтерна, мало что смыслящих как в искусстве, так и в торговле.

Следует поторопиться

В 1920 году нарком внешней торговли Леонид Красин жаловался в Политбюро: «Сейчас это дело стоит ниже всякой критики. Обыкновенно товар попадает в руки Коминтерна, что абсолютная бессмыслица, так как людям, являющимся по большей части нелегалами и с такого рода торговлей ничего общего не имеющим, поручается продажа товара, на котором при современных условиях могут проваливаться даже легальные профессиональные торговцы. Продажа ведется дилетантски через случайных знакомых и по ценам значительно ниже тех, которые могли бы быть выручены при деловой постановке сбыта. Для продажи более крупных партий эти архаические методы совершенно недопустимы».

Но у членов Политбюро был иной взгляд на вещи, и Лев Троцкий отвечает: «Для нас важнее получить 50 миллионов сегодня (в 23 году), чем надеяться на получение 75 миллионов завтра (в 24-м)». Он поясняет, чего опасаются большевики — они боятся пролетарской революции в Европе (о чём недавно так мечтали), которая «совершенно застопорит рынок ценностей». А потому надо спешить с их распродажей. И торговля набирала обороты.

Для начала из коллекций главного музея страны отобрали для продажи за границу 471 предмет, среди которых 46 золотых табакерок с камнями, 14 шпалер, 37 картин, 133 гравюры. Но на этом не остановились: в последующие годы из Эрмитажа и других государственных музеев СССР были изъяты и проданы тысячи экспонатов. Пик пришёлся на 1930 год, в течение которого за рубеж были проданы 577 тысяч картин и других предметов искусства. Постепенно определялся и круг потенциальных покупателей. Оказывается, еще в 1917 году в Америке было создано общество, ассигновавшее 20 миллионов долларов (деньги по тому времени огромные) для скупки произведений искусства из России.

Пустить с молотка

Первые аукционы взятых из музеев произведений искусства состоялись в 1924 году. Поначалу на них пошли так называемые предметы немузейного значения, то есть дубликаты и предметы, не представляющие особой художественной ценности. Однако определить, что такое дубликат и какой из музейных экспонатов не особо ценен, не так просто. Ведь профессионалы знают, что гравюрные оттиски, выполненные даже с одной и той же доски, порой имеют существенные отличия. То же можно сказать о старопечатных книгах, в каждом экземпляре которых может оказаться неповторимый набор ценнейших записей и дополнений.

Сначала аукционы были рассчитаны на внутреннего покупателя, а 60% полученной на них выручки передавались музеям, пребывающим в бедственном положении. Но вместе со свёртыванием НЭПа внутренний потребительский рынок истощился, и тогда торговля музейными раритетами шагнула за пределы СССР, правительству которого катастрофически не хватало валюты. Несмотря на отчаянное сопротивление этому со стороны наркома просвещения Луначарского, постановление о продаже произведений искусства за рубеж было принято. Реакция на это со стороны Запада не заставила себя ждать. В том же году Эрмитаж посетил Ханс Крюгер, владелец известного немецкого аукционного дома «Рудольф Лепке». Он и прежде скупал в России предметы искусства, но делал это или в обычных комиссионных магазинах, или на внутренних российских аукционах.

После визита Крюгера Эрмитажу в 1928 году спустили план. Музей должен был подготовить к продаже ценности на 1,3 миллиона рублей, 780 тысяч из которых бы ли обещаны Эрмитажу на собственные нужды. Остальные деньги должны были пойти на индустриализацию страны. Музейщикам было ясно, что продажей предметов «немузейного значения» такой план выполнить невозможно. Большие деньги могла принести только продажа подлинных шедевров. Именно они понастоящему интересовали западные аукционные дома.

Но нежданно объявился ещё один перспективный покупатель. В те годы советские представители Внешторга вели активные переговоры с Саркисом Гюльбенкяном, главой «Ирак Петролеум», который был известен как страстный поклонник и собиратель живописи. Ему намекнули на то, что есть возможность приобрести картины из собрания Эрмитажа. Намёк был понят, и теперь экспертам пришлось ломать голову над тем, какую цену назначить за «Портрет пожилой женщины» Рембрандта, «Портрет пожилой дамы» Рубенса, а также картины кисти Ватто и Боутса. Вопрос непростой — ведь это были далеко не «малоценные экспонаты».

Эрмитажем дело не ограничивалось, по всей стране велись активные поиски всего, что могло бы стать предметом торговли. Предпочтение отдавалось работам таких авторов, как Боттичелли, да Винчи, Рафаэль, Микеланджело, Тициан, Кранах. Очень хорошо шли на аукционах гравюры Дюрера и Рембрандта.

«За краденое платят полцены»

На первом аукционе фирмы Лепке, который прошел в Берлине в ноябре 1928 года, было продано 122 предмета, выручка составила 352 тысячи рублей. Но не обошлось без скандала. Европейская пресса донесла до публики, что на аукцион выставлены многие фактически краденые предметы искусства. Сообщалось, что некоторые картины принадлежат, например, великому князю Гавриилу Константиновичу, который в настоящий момент проживает в Берлине. В итоге несколько лотов было арестовано по иску русских эмигрантов, в числе которых был и князь Феликс Юсупов, сумевший доказать, что на продажу выставлена собственность его семьи. Однако скандал послужил и хорошей рекламой, содействующей успеху аукциона.

Второй аукцион открылся летом 1929 года. На этот раз обошлось без претензий со стороны эмигрантов. тому же немецкий суд решил, что рассматривать легитимность советского декрета о национализации не его прерогатива. Опасения в том, что, будучи вывезенными из СССР, предметы окажутся конфискованы, отпали. Но и уверенности, что их удастся удачно продать, тоже не было. Статья об аукционе в берлинской «Дер Таг» называлась: «Большие имена, маленькие цены». И впрямь — по сути, по дешёвке были проданы полотна Рембрандта, Тициана, Кранаха. Низкие цены пытались компенсировать расширением продаж, к следующим аукционам было подготовлено ещё около 2200 предметов. Эрмитаж надеялся получить хоть какую-то долю от вырученной валюты, однако оказался обманутым в своих ожиданиях.

Дело в том, что немецкий аукционный дом выдал советскому правительству аванс в 600 тысяч марок. Теперь, когда выручка от аукциона оказалась меньшей, немцы потребовали компенсации убытков, что и было выполнено за счет Эрмитажа.

Чтобы поправить дела, в сентябре 1929 года в Германию отправили еще 31 контейнер с картинами и 45 ящиков с мебелью. Но, на беду, в эти дни случился «черный четверг» — биржевой кризис, когда индекс Доу-Джонса провалился сразу на 11%.

Несмотря на это, картины продолжали продавать, вот только по ценам почти втрое ниже назначенных экспертами — что поделать, индустриализация требовала жертв.

Серьезные деньги давала продажа лишь самых знаменитых картин, причем не через аукционы, а персонально очень богатым клиентам. Уже упомянутый Гюльбенкян только за «Благовещение» Боутса отдал 50 тысяч долларов.

Сильным конкурентом ему стал министр финансов США Эндрю Меллон, купивший полотна Рембрандта, Рубенса, Веласкеса, а также «Благовещение» ван Эйка. С последней картиной вышел небольшой казус. В бумаге, подписанной наркомом просвещения Бубновым, вместо ван Эйка был указан ван Дейк. Не правда ли, напоминает позднейший анекдот про тех, кто путает Гоголя с Гегелем и т. д. Музейщики пытались «запустить дурочку» (мол, нет у них такой картины), но номер не прошёл — ван Эйка продали. Всего Меллон купил в Эрмитаже 21 картину, заплатив более 650 тысяч долларов.

Пора остановиться

И всё же кампания музейных распродаж подошла к концу. Причины тому были разные. Прекращалась экономическая изоляция СССР, и рост иных видов экспорта позволил отказаться от продажи картин. Кроме того, в 1933 году полицай-президиум Берлина запретил иностранным представительствам торговать на аукционах, а в Берлине как раз и была продана основная масса произведений искусства из советских музеев. Плюс к этому были репрессированы почти все деятели, ведавшие распродажей музейных коллекций. Последней стала продажа уникального предмета, изъятого из Публичной библиотеки. В конце 1933 года Британский музей купил за 100 тысяч фунтов древнейший библейский список — так называемый Синайский кодекс IV века.

К тому же провозглашённый советской властью лозунг «Искусство принадлежит народу» было сложно увязать с распродажей народного достояния буржуям. Поэтому подобную торговлю старались вести без излишнего шума. Однако события такого масштаба скрыть непросто.

Эрмитажным экскурсоводам приходилось неуклюже изворачиваться, когда завсегдатаи музея интересовались, куда подевались хорошо знакомые им картины и предметы искусства. Некоторые наиболее активные экскурсанты писали жалобы, которые попадали в «органы». Но парадокс — одновременно советские справочники по внешней торговле открыто публиковали сведения о том, сколько предметов искусства продано за границу в отчётный период.

В стране, особенно в Ленинграде, ходило и сохраняется поныне множество слухов на тему продажи эрмитажных шедевров. Утверждалось даже, что сегодня в музейных экспозициях мы видим одни лишь копии, тогда как подлинные шедевры давно перебрались на Запад.

Однако работники Эрмитажа, с которыми довелось доверительно поговорить на эту тему автору статьи, подобное решительно отрицают.