История
Борис Кравцов. «Вызываю огонь на себя!»
В минуты высшего напряжения боя, когда вражеское кольцо уже сжалось так, что не оставляет другого выбора, в эфир летят полные мужества слова: «Вызываю огонь на себя!» Один из тех, кто произнес их в годы Великой Отечественной войны, — Герой Советского Союза Борис Васильевич Кравцов. Тогда, осенью сорок третьего, он не мог поступить иначе…
Шансов выжить нет
24 октября 1943 года усиленный батальон 185-го гвардейского стрелкового полка на понтонах форсировал Днепр и в ожесточенной схватке с врагом занял небольшой плацдарм на крупнейшем на Днепре острове Хортица. Вместе с пехотой переправились артиллеристы-корректировщики и радисты во главе с начальником разведки артдивизиона гвардии старшим лейтенантом Борисом Кравцовым.
Остров Хортица — 12 км в длину и около трех в ширину — известен в первую очередь тем, что именно здесь находилась знаменитая Запорожская сечь. Наши предки первыми оценили преимущества высокого и скалистого участка суши, подходы к которому с одной стороны преграждали днепровские пороги, а с другой — непроходимые плавни. Все это превращало Хортицу в естественную крепость.
14 октября наши войска освободили Запорожье. Дальнейшим наступательным действиям серьезно мешал враг, засевший на Хортице. Гитлеровцы имели на острове сильные укрепления, которые предстояло брать, форсируя глубоководную в своем нижнем течении реку.
— Пристроившись на чердаке поврежденного бомбежкой шестиэтажного дома, до рези в глазах всматривались в холмистую территорию острова, покрытую рощами и кустарниками местность, в уцелевшие и полуразрушенные строения, — вспоминает фронтовик. — Наносил на карту ориентиры, огневые точки и оборонительные сооружения врага, набрасывал цветными карандашами панораму видимой части острова и правого берега реки.
Борис Васильевич отметил, что всегда получалось быстро схватывать и запоминать всю панораму местности: дома, холмы, рощи, отдельные деревья, овраги, речушки. «Я неплохо рисовал, и меня частенько просили на бумаге изобразить панораму переднего края противника. Делал это цветными карандашами, в нескольких экземплярах — командирам огневых взводов, начальнику штаба, да и себе оставлял…»
На исходе 24 октября Кравцов доложил командиру артдивизиона капитану Ламину о том, что удалось увидеть и засечь. Сказал: «Здорово фрицы зарылись в каменистую землю. Укрепления основательные, берега высокие скалистые».
А вскоре снова последовал вызов в штаб дивизиона, где Ламин поставил Кравцову задачу: «Приказано форсировать Днепр и произвести высадку на Хортицу. Ты с группой разведчиков пойдешь вместе со штурмовым батальоном. Будешь корректировать огонь артиллерии». Понимая, на что идут подчиненные, командир дивизиона, будто извиняясь, добавил: «Мы поддержим вас. Дай только координаты». Да и Кравцов понимал: выжить один шанс из ста. Но приказ есть приказ.
«Огонька добавьте!»
К берегу вышли, когда над Днепром опустилась ночь. На небе ни звезд, ни луны — полная темнота! Лишь изредка с вражеской стороны взлетали в небо, освещая берег, ракеты, да время от времени по черной, как смола, водной глади скользил мощный луч прожектора.
— Переправлялись скрытно, немцы нас не обнаружили — это мы чувствовали. Но когда наш понтон сел на мель и мы стали прыгать в воду и бежать к берегу, враг открыл ожесточенную стрельбу…
Но внезапность нападения сделала свое: гитлеровцы спешно отошли в глубину острова. Ударная группа на небольшом участке завладела их траншеями.
— В немецком блиндаже, в котором обнаружили даже фашистские наградные знаки с бланками анкет, мы оборудовали наблюдательный пункт. Связался с командиром дивизиона, сообщил координаты.
Не успел Кравцов доложить обстановку, как ночную тишину разорвало протяжное завывание вражеских мин. Координаты минометов противника немедленно были переданы на левый берег. Заговорила наша артиллерия. Огневые точки противника были накрыты, но немцы имели превосходящие силы и бросили их на то, чтобы выбить десант с острова.
Ожесточенный минометный и пулеметный огонь по нашим позициям не прекращался в течение всей ночи, и потому Кравцову постоянно приходилось корректировать огонь левобережных батарей, помогая пехоте отбивать наседающего противника. Всю ночь в эфире звучали его команды.
— За ночь, — вспоминает Борис Васильевич, — отбили восемь атак. Командиры были в траншеях вместе с пехотинцами, я — у входа в блиндаж, чтобы наблюдать, где взрываются снаряды. То и дело просил: «Огонька, огонька добавьте!», и они добавляли.
На рассвете фашисты обрушили на десант новый минометный шквал и утром вражеские автоматчики прорвались сквозь заградительный огонь.
— Положение было чрезвычайно напряженным, — вспоминает Борис Васильевич, — патроны на исходе, гранат мало. А впереди еще было несколько часов светлого времени, ведь помощь могла прийти только с наступлением темноты. Это были томительно долгие часы. Мучила жажда. От пыли и дыма нечем было дышать. Боеприпасы берегли и по возможности противника подпускали на расстояние прицельного выстрела.
Отовсюду доносились крики: «Рус, рус, сдавайс! Рус капут!» Совсем близко пробежал немец, другой. Кравцов, увидев, что за блиндажом устанавливают пулемет, почти в упор из пистолета застрелил одного из врагов. Второму удалось убежать. На блиндаж посыпались гранаты. Немецкое кольцо сжималось все плотнее, и Кравцов отчетливо слышал шуршание песка — фашисты подползали сзади и справа. Ряды артиллерийских разведчиков редели.
— Понимая, что вот-вот с нами будет покончено, посмотрел на бойцов. Они были готовы кинуться врукопашную. Тут я закричал: «Передавай! Мы окружены. Цель — наш НП, огонь на меня! Огонь на меня!»
На том берегу вначале подумали, что не правильно поняли эти отчаянные слова. Радист левого берега переспросил. Кравцов кричал им: оглохли, что ли, твою мать и так далее, ну, как обычно на фронте в таких случаях. И вскоре все услышали звук летящих на излете снарядов. Наших, с левого берега. Все согнулись в три погибели. «Первый залп — перелет, второй — недолет, а третий — прямо по блиндажу. Немцев смыло, как грязь с крыши проливным дождем. И нам досталось. В потолке образовалась дыра и на нас рухнули бревна, груды песка и земли…»
Очнувшись, Кравцов понял, что завален обломками. С трудом высвободил руки. Тяжело ворочаясь и кряхтя, вытащил из-под балок ноги. Медленно приподнялся, попытался отряхнуться. Во всем теле была слабость. В окровавленной рубашке он и вышел к своим, которые высадились на берег. Его обняли и отправили к фельдшеру. Самостоятельно тогда могли передвигаться немногие. На острове навечно остались более 20 офицеров и почти 200 рядовых и сержантов, но тем боем за плацдарм на Хортице они отвлекли значительные силы противника с тех участков, где готовились форсировать Днепр главные силы. Кравцов из своей небольшой группы потерял двоих.
С войны вернулся инвалидом
31 декабря 1943 года осколком разорвавшегося рядом снаряда Кравцова тяжело ранило в бедро правой ноги: «Накануне мы получили подарки с тыла. Я лег в хате спать и думал: “До Победы вряд ли дожить, убьют. Лучше б ранило! А куда? Лучше б в ногу”. И что вы думаете?! Ранило в бедро, на следующий день! В пяти метрах от меня разорвался снаряд. Удар был настолько сильным, что создалось впечатление, что это был удар тяжелым бревном. Упал как подкошенный. Всю стену хаты изрешетило осколками, в меня попал один от нее, перебил кость бедра и в ней остался. До сих пор не понимаю, как меня не убило?»
В 12 часов ночи он лежал на операционном столе. Врач поздравил его с Новым годом и приказал медсестре дать наркоз. В госпитале Кравцов и узнал о том, что 19 марта 1944 года «за образцовое выполнение боевых заданий командования и проявленные при этом мужество и героизм» ему присвоено звание Героя Советского Союза.
…В июне 1944 года 22-летнего гвардейца-артиллериста признали инвалидом 2-й группы и демобилизовали из армии. Разом рухнули все мечты о военной академии. Вернулся в Москву. Почти четыре месяца долечивал раны. Даже работать не мог. Когда болезнь немного отошла, поступил во Всесоюзный юридический заочный институт и сделал блестящую карьеру юриста. В 1971 году Борис Васильевич был назначен Прокурором РСФСР, а с 1984 по 1989 год возглавлял министерство юстиции СССР.