Архитекторы от природы

Небоскребы и землянки, многоквартирные дома и беседки для знакомств — всё это строят не только люди.

Никто не может сейчас сказать, когда наши предки начали строить какие-то искусственные сооружения. Возможно, еще до того, как стали людьми, и даже до того, как ступили на тот эволюционный путь, который привел в итоге к человеку. Ведь ближайшие наши ныне живущие родственники – шимпанзе и гориллы – регулярно сооружают на деревьях «гнезда» – платформы из сучьев и веток, служащие им для отдыха и сна. А что строят другие животные?

ПОДЗЕМНЫЕ ЖИЛИЩА

Самое простое и естественное сооружение – нора. Конечно, примитивную рытвину в земле назвать «постройкой» можно только с натяжкой. И даже короткий прямой тоннель с небольшим расширением в конце – вроде тех, что роют ласточки-береговушки в отвесных обрывах, – тоже не производит особого впечатления своим совершенством. Но многие животные сооружают сложные многоярусные системы подземных камер и галерей. В таком подземном «доме» имеются несколько выходов, спальни, кладовые, убежища на случай опасности и даже туалет. А, например, курганчиковая мышь устраивает над своей норкой солидных размеров стожок из злаковых колосьев с семенами, прикрытый землей и обведенный канавкой для отвода дождевой воды – и утепление, и запас еды. Снизу к этому складу ведет вертикальный ход, через который высыпающиеся из колосьев семена падают прямо в мышиную «столовую».

Самые большие мастера по части подземного строительства – это грызуны. Некоторые из них, живущие большими семьями (сурки, песчанки и другие), строят целые подземные городки. Впрочем, в норном деле грызунам не уступают кроты (проводящие в норах всю жизнь) и барсуки, чьи подземные городки порой дают приют многим поколениям строителей – иногда на протяжении веков и даже тысячелетий. А вообще рытьем нор занимаются представители самых разных групп наземных позвоночных, включая таких неожиданных в этой роли созданий, как копытные (африканские бородавочники) и птицы.

Самые крупные грызуны Восточного полушария – бобры – тоже часто живут в вырытых ими норах. Норы эти, соответственно, очень большого диаметра, но при этом человек может стоять прямо над такой норой и не догадываться, что у него под ногами: бобровые норы не имеют выхода на поверхность земли, вход в них расположен под водой. Нередко бобры строят себе надземные жилища-хатки – настоящие дома из нетолстых древесных стволов, веток и прутьев, промазанных илом и глиной. Но такая хатка всегда имеет норную часть, выходящую в воду. С суши же она выглядит «избушкой без окон и без дверей» – никаких наземных входов в нее нет.

Бобровые хатки порой достигают весьма солидных размеров – самая большая измеренная хатка имела почти пять метров в высоту и около 12 метров в поперечнике. Но бобры способны строить и более масштабные сооружения. Селясь на берегах маленьких ручьев, они перегораживают их плотинами. Материал тот же, что и для хаток, – обрезки стволов, ветки и ил. Перегороженный ручей превращается пруд в котором бобр может и от хищника спастись, и нарезанные ветки запасти, чтобы не сохли и не гнили. Эти плотины часто поддерживаются многими поколениями бобров, регулярно подновляются и порой достигают со временем совершенно невероятной величины – до полутора километров.

НЕБОСКРЕБЫ НАСЕКОМЫХ

Впрочем, постройки позвоночных меркнут по сравнению с сооружениями насекомых – по крайней мере, если соотносить размеры здания с размерами самих строителей. Тут вне конкуренции, конечно, общественные насекомые, и прежде всего термиты. Эти насекомые возводят настоящие небоскребы, у некоторых видов достигающие в высоту 8-9 м, а самый крупный известный термитник вознесся на целых 12,8 метра! Эти постройки и выглядят как небоскребы: в отличие от большинства наземных сооружений животных высота их часто превышает ширину, порой в несколько раз. Причем на протяжении большей части своей высоты стены термитника практически вертикальны и только ближе к вершине термитник плавно сужается. Материалом служит пережеванная глина, смешанная с пережеванной же древесиной (или растительными волокнами) и слюной термитов, а рабочим инструментом – челюсти. Внутри термитник представляет собой сложную систему камер разного предназначения, связанных между собой многочисленными переходами.

То, что эти впечатляющие сооружения  построили слепые существа длиной несколько миллиметров (таков размер рабочих термитов), конечно, удивительно. Но еще удивительнее то, что они ухитряются строить свои башни без чертежей и планов, и, видимо, ни один термит не имеет никакого представления обо всём сооружении в целом. Ученые разработали модели, позволяющие понять, как крохотные существа могут построить огромное и инженерно сложное здание, руководствуясь лишь несколькими простыми правилами. Но так ли работают реальные термиты или нет – пока неясно.

Постройки других насекомых выглядят, на первый взгляд, менее впечатляюще: по сравнению с многометровыми термитниками даже самые большие муравейники наших рыжих лесных муравьев кажутся просто кучами опавшей хвои. Но у муравьиных построек есть свои замечательные особенности. Во-первых, знакомая нам «муравьиная куча» – это не весь муравейник: под ней расположена подземная часть, глубина которой примерно равна высоте кучи, а площадь – заметно больше. Во-вторых, муравейник – это «живой дом»: муравьи постоянно обновляют его элементы как на поверхности, так и внутри – одни иголки выносят на просушку наружу, другие затаскивают внутрь, третьи перемещают с места на место, четвертые, пришедшие в полную негодность, уносят прочь и там выкидывают. Муравейник может стоять на одном месте веками, но лет через десять ты не найдешь в нем ни одной иголочки из тех, что составляют его сегодня.

Муравейник – это жилище, в котором обитают его строители. Многие же одиночные осы и пчелы строят домики не для себя, а для своего потомства – личинок. Их сооружения, конечно, не бывают такими крупными, как у общественных насекомых, зато часто восхищают своим изяществом. Изысканные горшочки ос-эвменов своей безукоризненно правильной формой (широкой нижней частью, узким горлышком и расширением у отверстия) удивительно похожи на экзотические восточные кувшины. Эвмен лепит их из известковой пыли, смешанной со слюной, – такой материал приобретает свойства цемента.

В них эвмен стаскивает свою добычу – парализованных гусениц, затем откладывает  на них яичко и запечатывает кувшинчик. Некоторые виды эвменов инкрустируют стены своего творения камешками и раковинками мелких улиток.

ГНЕЗДА И ШАЛАШИ

Опытный орнитолог, найдя пустое гнездо, без птенцов, без яиц и даже без скорлупок – обычно уверенно определяет, к какому виду принадлежали его хозяева. Получается, программа построения гнезда задана генетически так же жестко, как, скажем, окраска оперения или форма клюва? Но при этом те же самые птицы проявляют удивительную гибкость в выборе материала, применяемого для постройки. Городские сороки и вороны давно уже используют в своих гнездах подобранную на улицах и свалках проволоку. А в Мехико местные вьюрки выстилают гнезда… распушенными сигаретными фильтрами, добытыми из окурков. Другие птицы свои гнезда не вьют, а лепят. Всем известны ласточки, создающие гнезда из глины, скрепленной слюной. А вот стрижи-саланганы, живущие в Юго-Восточной Азии и на прилегающих островах, лепят свои гнезда из чистой слюны, не используя больше никаких материалов. Кстати, в Китае из этих гнезд варят суп – одно из самых дорогих блюд китайской кухни.

Птичье гнездо, будь оно свито или слеплено, устроенно в норе или в дупле – всегда отдельный домик, который занимает лишь одна пара птиц (или даже одна самка) и их потомство. Но из этого правила есть исключения, и самое впечатляющее из них – общественные ткачики. Вообще говоря, все ткачики – мастера строительства плетеных гнезд из травы и других гибких материалов, за что и получили свое название. Но общественные ткачики, живущие в Южной Африке, селятся большими колониями по несколько сотен пар и строят гнезда так тесно друг к другу, что они сливаются в один огромный «многоквартирный дом». На деревьях такие гнезда расползаются по наиболее толстым сучьям и могут достигать восьми метров в длину и двух – в высоту. Птицы ухитряются построить эти «гнездовые соты» даже на голых телеграфных столбах, где они выглядят особенно причудливо – как будто на столб надели стог сена.

Все сооружения, о которых мы говорили до сих пор – это постройки хозяйственного назначения: жилища, «детские ясли», инкубаторы, плотины-запруды. А вот самцы птиц-шалашников, обитающих в Австралии и на Новой Гвинее, строят «художественные галереи», совмещенные с беседками для романтических свиданий. С виду их сооружения в самом деле напоминают маленькие приземистые шалаши из веток, открытые с обоих торцов. Построив такой шалаш, самец приступает к украшению площадки перед одним из входов, выкладывая ее мелкими камешками, ярко окрашенными ягодами, раковинами улиток, а в наше время – мелким пластиковым мусором ярких цветов. Все цветные элементы подобраны по колеру: красные лежат вместе с красными, синие – с синими.

Камешки рассортированы по величине с учетом законов перспективы – так, чтобы замощенная ими площадка зрительно казалась больше, чем она есть на самом деле. Всё это великолепие служит для единственной цели – привлечения самки. Чем больше и наряднее площадка перед шалашом, тем вероятнее, что какая-нибудь самка согласится войти в шалаш вместе с его хозяином. Больше ни для чего эти шалаши не используются – гнезда строятся позже, на деревьях, и занимаются этим обычно уже только самки. Художественно же оформленная беседка остается пустовать, и к следующему сезону размножения ее нужно сильно подновлять, а то и строить заново.

Разумеется, всё вышесказанное – лишь небольшая часть того, что мы сегодня знаем о постройках животных. Но и из этого видно, как разнообразны их умения и как много нам еще предстоит узнать об этих формах поведения.